На Горгорру опустился густой туман, рассеивавший свет полуденного солнца и окрасивший лес в тона упадка и разложения. Зота не первый час нес Мишку на спине, направляясь на запад от лагеря; он выписывал по лесу круги в надежде найти монаха, о котором говорили безбожники. И уже не первый раз Зота обзывал себя глупцом за то, что принял их слова за чистую монету.

Тем не менее он шел дальше. Если кто-то из его ордена действительно поблизости, нужно найти его и рассказать правду о Мишке. Мальчик долго рассказывал Зоте о своем прошлом; закончил он уже глубокой ночью… и его история звучала настолько кощунственно, что монах почувствовал себя оскверненным, даже просто слушая ее. Чем больше он думал об этом, тем более неправдоподобными казались ему слова Мишки. И как же ты собираешься убедить другого монаха в правдивости этой истории?

Он заставил голос сомнения замолчать и двинулся дальше. За час до того, как туман рассеялся, Зота, вступив на небольшую полянку, почувствовал запах ладана. Поначалу этот запах был совсем слабым и разительно отличался от окружавших его все это время влажных, землистых ароматов леса. Он не сразу выделил в нем примеси кровавой розы и нефритового куста, но узнав их, замер на месте.

Зота хорошо знал этот запах.

— Что случилось? — прошептал Мишка.

Монах промолчал. Он был не в силах вымолвить ни слова. Его тело обратилось в камень. Он знал этот запах так же хорошо, как и свое собственное имя. Это был запах ладана Акиева, и он сталкивался с этим ароматом каждый день, пока учился в монастыре.

Он почувствовал себя маленьким и слабым — мальчишкой, каким он был, пока Акиев не искоренил это в нем… или, по крайней мере, не попытался искоренить.

Утром того дня, когда Зота впервые встретил Акиева, воздух был чист и прозрачен. На восходе Непреклонный вызвал его на одну из монастырских террас. Зота слышал множество рассказов о прославленной силе своего учителя и не мог дождаться, когда же, наконец, он встретится с Непреклонным и сможет начать обучение.

Однако в тот день ему было суждено лишиться всех своих иллюзий. Он узнал, что Непреклонный был в ордене фигурой странной, необычной; тем, кто готов пойти на что угодно, чтобы выполнить приказ. Его сила и решимость были под стать его фанатизму и бескомпромиссности.

— Прыгай, — сказал Акиев, указав на край террасы на вершине семисотфутового утеса.

Зота не сразу понял, что Акиев не шутит. Его охватил страх. Он знал, что последуй он приказу, его ждет смерть… однако некая частица его верила, что он все же в безопасности. Это ощущение происходило вовсе не из желания слепо следовать приказам; оно родилось где-то глубоко внутри него. Однако Зота все-таки счел это ощущение признаком собственного безумия.

Когда учитель схватил его за шею и потащил к краю утеса, Зота взмолился о пощаде. В ответ Непреклонный швырнул его в бездну. Зота закрыл глаза в ожидании смерти — и врезался в скальный выступ в нескольких футах ниже. Выступ, которого там раньше не было.

Тогда он еще не знал о тайнах монастыря: о стенах, которые на самом деле не стены, о лестницах, что вовсе не лестницы, и еще о множестве обманов и иллюзий, чтобы новички все время держались начеку.

Акиев затащил упавшего на уступ Зоту обратно наверх. Юношу била крупная дрожь. — Ты трепещешь подобно листьям на ветру, — упрекнул его учитель. — Ты раб страха. И поэтому ты никогда не станешь монахом. Ты всего-навсего трусливый мальчишка, и тебе не место в нашем ордене.

Когда же Зота набрался храбрости поднять на Акиева глаза, Непреклонный продолжил: — Ты должен сделать выбор. Трусливый ты мальчик или монах?

— Я не мальчик, — ответил Зота, вытирая слезы.

— Да будет так. Но если этот мальчик когда-нибудь снова объявится, уступа, что его спасет, больше не будет.

Зота потряс головой, прогоняя захватившие его воспоминания. В тот день он не прислушался к своей интуиции. И не в последний раз. Многие годы Непреклонный неустанно подавлял в своем ученике стремление доверять инстинктам и интуиции в сложных ситуациях. Акиева не волновало, насколько точны были предчувствия Зоты. Он считал, что подобная зависимость от собственных суждений может поставить под угрозу способность безоговорочно повиноваться приказам Патриархов и воплощать их божественную волю в жизнь.

— Что случилось? — спросил Мишка, слезая со спины Зоты.

— Ничего, — монах почувствовал, как им овладевает беспокойство. Если бы речь шла о каком-либо другом монахе, возможно, Зоте удалось бы убедить того в невиновности Мишки. Но не Акиева. Не Непреклонного.

Зота уже подумывал сбежать из этой части леса, но его учитель нашел их раньше, чем молодой монах попытался осуществить свое намерение. Акиев появился из-за огромной сосны, ведя на поводу вьючного зверя, нагруженного разномастными кожаными сумками. Старший монах выглядел как обычно — спокойным и собранным; в его черной бороде не было видно ни единого седого волоска. На его лбу ярко, будто их нанесли вчера, а не многие годы назад, горели кольца порядка и хаоса.

— Зота, — произнес Акиев. Он мельком взглянул на Мишку; на его лице, однако, нельзя было найти ни малейших признаков удивления.

— Учитель, — Зота сложил ладони вместе и низко поклонился.

Старший монах сделал несколько медленных, размеренных шагов и теперь стоял прямо перед своим бывшим учеником. Зота был на голову выше своего учителя, однако сейчас он ощущал себя так, будто стоял перед гигантом.

— Я полагал, что ты еще не готов, но, похоже, я ошибался, — Акиев перевел взгляд на Мишку. — Ты добился успеха там, где потерпел неудачу даже я. Воистину неисповедимы пути богов.

Зота почувствовал, как его переполняет гордость. Акиев до этого момента ни разу его не хвалил. Что бы он ни делал, учитель всегда находил повод придраться. За время, проведенное в монастыре, Зота не раз был свидетелем того, как другие монахи устанавливают со своими учениками отношения, основанные на взаимном уважении. Если ученик допускал ошибку, далеко не всегда за этим следовало наказание — часто ему просто показывали верный путь. С Акиевым, однако, такого не бывало. Зота боролся с опьяняющим эффектом столь редко звучавшей похвалы учителя, напоминая себе о ребенке.

— Ты ищешь демона, но этот мальчик… — начал было Зота, но учитель его перебил.

— …не мальчик. В Горгорре нельзя верить тому, что видишь. Посмотри, что произошло с этим святым местом. Равновесие утрачено. Это, Зота, тот самый момент, для которого мы тренируемся и учимся в течение всей жизни.

Акиев понизил голос до шепота и указал на Мишку. — Боги порядка в беспокойстве. Это чудовище, носящее личину ребенка, лишь еще раз доказывает плачевное состояние равновесия в мире.

Пока монахи разговаривали, мальчик хранил нетипичное для него молчание, и Зота, посмотрев на него, понял, что того сковал ужас. Из глаз ребенка текла кровь, а тело била крупная дрожь.

— Это демон! — внезапно завизжал Мишка. — Демон!

— Видишь? — спокойно произнес Акиев. — Это убожество прибегнет к любой лжи, лишь бы скрыть свой истинный облик.

Мерзость. Абсурдность рассказа Мишки тяжким грузом лежала на плечах Зоты. Он знал, что должен действовать быстро, не дав сомнениям овладеть собой. Очистив от них свой разум, он пересказал историю, поведанную ребенком…

Прошлым вечером Мишка признался, что был сыном наложницы одного из Патриархов. Из-за уродства мальчика отец подумывал его убить, но мать убедила Патриарха запрятать ребенка в одной из самых удаленных комнат ивгородского дворца. Там Мишка и прожил несколько одиноких лет, пока небо над городом не прорезал небесный огонь. Когда до Ивгорода дошли рассказы о темных, нечистых силах, постепенно захватывавших Горгорру и другие области, в королевстве поселились страх и безумие. В народе, напуганном слухами, нарастало напряжение; все ждали от Патриархов ответов… и спасения.

Непреклонный

Монах

Текст в формате PDF