Зота стоял в луче света, что пронзал полог леса, купаясь в очищающем свете зари. Он привстал на цыпочки, высоко подняв руки и опустив голову так, что его подбородок касался груди. В этой позе он простоял с закрытыми глазами более десяти минут, беззвучно повторяя про себя мантры, предназначенные для придания разуму ясности.

Его утренние медитации были единственным подобием отдыха, что он себе позволял. За последние несколько недель он почти не спал, передвигаясь днем, а по ночам предаваясь внимательному бдению.

Прошло пять дней. Ребенок был все еще жив. Как и опасался монах, деревни, попадавшиеся им по пути, опустели. С каждым новым днем Зота придумывал новое оправдание тому, почему он еще не отдал мальчика богам. Сегодня, например, он попытался оправдать свою нерешительность, убеждая себя, что недалеко отсюда находилась еще одна деревня.

— Мишка… так меня зовут, — произнес ребенок, нарушив медитацию монаха.

— Зота, — проворчал он в ответ и сосредоточился на своих мантрах.

Спустя некоторое время он услышал непонятный звук… что-то странно приятное, что не могло принадлежать Горгорре. Открыв глаза, он понял — это Мишка извлек из флейты несколько трепетных нот.

Мальчик опустил инструмент. — Ты знаешь «Мошенника с Моховых курганов»?

— Нет, — с раздражением ответил Зота, хотя он прекрасно знал эту детскую песенку, повествующую о необычайных подвигах — именно такую песенку сыграл бы на флейте и он сам, когда был маленьким.

— Это мамина любимая песня… она играла ее, когда мы были в безопасности, — горько улыбнулся Мишка. — Я могу научить тебя ей.

— Это необяза… — начал Зота, но мальчик все равно начал играть.

Монах вздохнул и выпрямился, закончив медитацию.

Пусть играет, если это доставляет ему удовольствие. Скоро все кончится, сказал он себе.

Перед тем как отправиться в дальнейший путь, Зота посадил мальчика себе на спину. Двумя днями ранее ребенок споткнулся о поваленное дерево и чуть не сломал себе руку. С тех пор монах время от времени нес Мишку на себе, чтобы ускорить темп и держать мальчика подальше от подобных неприятностей.

Пока Зота пробирался сквозь густой горный лес, ребенок продолжал играть все ту же мелодию. Зота попробовал не замечать ее, полагая, что мальчику она, наконец, надоест, но даже к закату солнца Мишка продолжал наигрывать на флейте.

И лишь вечером, когда Зота уже разбил новый лагерь, музыка по-настоящему добралась до него. Где-то в глубинах памяти он услышал смех и увидел, как босоногие ребятишки бегают по деревне среди лачуг с соломенными крышами, ни о чем не беспокоясь и не переживая — невинные и не ведающие о хрупком равновесии, сохраняемом в этом мире между порядком и хаосом. Он с некоторым опозданием понял, что вспомнил свое собственное детство.

«На сильном ветру ломается то дерево, что гнется», прозвенели в его голове знакомые слова.

— Хватит! — Зота выхватил у Мишки флейту и спрятал ее под кушаками.

— Я просто хотел, чтобы ты послушал песню, — ответил мальчик, нахмурившись.

— Одного раза было бы достаточно, не тысячи, — прорычал Зота, не успев справиться с раздражением. Заметив, что Мишка виновато опустил голову, монах добавил: — Уже темно, и ты можешь привлечь к нам ненужное внимание.

Слова эти были произнесены как пустая отговорка; спустя полчаса, однако, оказалось, что он был прав.

Ночь пронзили два резких свистка. Зота открыл разум окружающему лесу в поисках нарушителей спокойствия, однако боги, как всегда, не выказывали особой охоты помочь. Вскоре из леса появились двое мужчин, одетые в разномастную, явно повидавшую немало боев броню.

Зота с первого взгляда понял, кто они такие. Разбойники… наемники… безбожники.

Они остановились на краю лагеря и обменялись взглядами. Один из них, крупный мужчина с толстыми жилистыми руками, лицо которого от левого уха до подбородка рассекал блестевший в отсветах огня шрам, скользнул свирепым взглядом по Зоте и развернулся, собираясь уйти. Его остановил второй, гладко выбритое красивое лицо которого обрамляли черные, как смоль, волосы длиною до плеч. В свете костра его изумрудного цвета глаза жадно мерцали; он пристально смотрел на Мишку.

— Ночь темна, святой человек, — произнес красавчик, отведя, наконец, взгляд.

— Пусть же огонь моего костра защитит и тебя, — ответил Зота, завершая древнюю формулу приветствия. Наказ Акиева — «внимательно наблюдай за путниками, что приходят к твоему костру» — вновь прозвучал в его памяти.

— Что привело вас в глубину этих лесов? — спросил Зота, когда двое бандитов устроились возле костра. Дыхание монаха было размеренным, а лицо — спокойным, однако он продолжал следить за движениями новоприбывших в поисках их слабых мест. Путешественники были вооружены: звероподобный детина — огромным боевым топором, а его спутник — полуторным мечом, висевшим у него за спиной.

— То же, что и тебя, — красавчик протянул руки к огню. — Похоже, сил монахов недостаточно, и ваш орден призвал на помощь бойцов со стороны.

Ложь, хотел бросить в ответ Зота, но придержал язык. Сама мысль о том, что Патриархи прибегли бы к помощи разбойников для выполнения своей божественной воли, была кощунством. Эти безбожники поклонялись лишь золоту.

— И когда же Патриархи издали этот указ?

— Не они сами. Один из твоих братьев, которого мы встретили в этих местах. Он рассказал нам о том, что в этих лесах прячется демон. Хитрый маленький щенок, что носит личину слепого ребенка с белыми, как снег, волосами и кожей, — он улыбался, глядя на Мишку. — Впрочем, ты, кажется, уже поймал этого негодника.

Мишка взвился. — Я не демон!

— А почему ты связан? — ухмыльнулся шрамоносец.

— Демон — тот, кто преследует меня. Он убил мою маму и всех остальных, — из глаз Мишки потекла кровь.

— Кровавые слезы… — красавчика передернуло. — Если ты не демон, значит, на тебе лежит проклятие.

— Я не могу с этим ничего поделать. Так было всегда — с тех пор, как я родился. Мама сказала, что только глупцы могут считать это проклятием, — Мишка протянул свои связанные руки в поисках Зоты. — Ты ведь веришь мне, правда?

— Тихо, — ответил Зота. Его охватили страх и неуверенность.

В Горгорре нельзя верить тому, что видишь.

Он был вынужден признать, что нельзя исключать подобную возможность — некий глупец из ордена вполне мог прибегнуть к помощи наемников. И если этот монах считал, что Мишка — демон… неужели все это время мальчик обманывал его?

Нет! Он не первый день наблюдал за ним. Мишка был обычным ребенком, пусть и проклятым богами. Скорее всего, этот другой монах просто поверил слухам о бродящем по окрестным лесам мальчике омерзительной наружности.

— Где этот монах? Я должен поговорить с ним об этом ребенке.

— Ты имеешь в виду… о демоне? — уточнил красавчик. — Последний раз мы его видели на западе. Это он обычно находит нас, а не мы — его.

— Отдай нам этого монстра, — добавил шрамоносец. — Монах пообещал заплатить нам столько золота, сколько этот уродец весит. Нам нужны эти деньги. Мы уже много дней жуем только корни и падаль.

Зота проигнорировал эту реплику. — На запад, говоришь. В таком случае я найду этого монаха.

— Мы пойдем с тобой, — сказал детина, — монах нам должен за наши поиски.

— Ваша работа завершена, — Зота встал и потянул за собой Мишку.

— Как насчет нашей платы? — спросил красавчик.

— Ваша награда — благодарность Патриархов.

Шрамоносец плюнул на землю возле ног Зоты.

Его товарищ вздохнул. — Видишь ли… тут возникает небольшая проблема. Долг и честь — это прекрасно, и тебе и твоим братьям этого может быть достаточно, но не нам.

Зота сделал несколько размеренных вдохов, подавляя гнев. Он уже слишком долго терпел присутствие этих людей. — Именно поэтому подобные тебе живут в разврате и бесчестии.

Шрамоносец ощетинился. Красавчик же лишь рассмеялся; его смех был хриплым и полным презрения и снисходительности. Все еще посмеиваясь, он вытащил из-за спины свой полуторный меч.

— А ты упрям, — сказал он. — Твоя борода куда короче, чем у того монаха. Должно быть, ты еще совсем недавно сосал молоко Патриархов в своей горной лачужке.

Зота оставался неподвижным; каждый мускул его тела превратился в готовую к броску змею. — Достаточно давно, чтобы справиться с двумя безбожниками.

— Двумя? Может быть. А тремя?.. — красавчик свистнул.

В темноте за спиной Зоты раздался характерный шорох — звук пронзающей воздух стрелы со стальным наконечником. Монах резко развернулся и взмахом посоха разломил стрелу напополам менее чем в полуметре от своей груди.

Обернувшись, он увидел, как красавчик погнался за Мишкой вокруг костра. Зота нанес посохом удар в сторону огня. Волна воздуха, порожденная его бо, врезалась прямо в очаг, и пылающие поленья градом обрушились на разбойника. Большая их часть отскочила от его брони, но один уголек, скользнув по лицу бандита, глубоко вошел в его правый глаз. Красавчик заорал в агонии; огонь охватил его волосы.

Здоровенный детина прыгнул через очаг и неуклюже двинулся на Зоту, занося над головой топор. Монах стоял на месте, не двигаясь, пока тот не замахнулся своим исполинским оружием. В последний момент Зота сделал шаг в сторону, и топор его противника вонзился в землю. Монах нанес резкие удары посохом по предплечьям бандита, и они буквально взорвались, подобно полным вина глиняным сосудам, фонтанируя кровью и осколками костей.

За спиной Зоты едва различимо прозвучал звон тетивы, и он резко нырнул в сторону; стрела пронеслась мимо его плеча и вонзилась в грудь шрамоносца. Неизвестный нападавший выругался, и из лесной темноты прозвучали его шаги — тот уходил глубже в лес, подальше от лагеря.

Зота огляделся. Красавчик был мертв; его лицо и шея превратились в жуткую смесь крови и ожогов. Мальчика, однако, он не увидел.

— Мишка?.. — позвал Зота. По его спине пробежал холодок страха.

— Я тут, — ответил ребенок, выбираясь из-под поваленного дерева. — Они соврали. Их послал де...

— Тихо! — прорычал Зота.

В его голове роились десятки мыслей. Он почти наяву услышал, как Акиев отчитывает его. — Все это было лишь уловкой, чтобы застать тебя врасплох. Неужели ты был настолько глуп и не понял этого?

— Почему ты мне не веришь? — спросил Мишка. Он потянулся к Зоте и сжал его руку в ладонях.

В невинном ребенке, что стоял сейчас перед ним и которого Зота несколько дней назад решил убить, он видел воплощение своеобразной иронии. И он понял, насколько же сильно Мишка напоминал ему его самого в детстве — полного доверчивости, надежд и всех тех прочих чувств, что Непреклонный презирал в людях. Эти детские чувства, которые, как думал Зота, были им на корню уничтожены и раздавлены в процессе тренировок, казались трясиной, болотом, препятствиями на пути исполнения монашеского долга.

Эти чувства никуда не делись. Они открыли ему истину, которую было очень трудно принять: Мишка действительно был всего лишь мальчиком — одиноким, слепым, напуганным, ищущим того, кто помог бы ему пройти сквозь тьму Горгорры. Они встретились не просто так; Зота чувствовал здесь руку бога судьбы.

— Расскажи мне правду, — попросил монах. — Что это за демон? Почему он преследует тебя?

Мальчик в нерешительности прикусил губу, но все-таки ответил. — Его послал мой отец.

— Что же заставило этого человека так поступить?

— Мой отец… он не простой человек, — застенчиво пробормотал Мишка.

И он рассказал Зоте о своем прошлом.

Непреклонный

Монах

Текст в формате PDF